Вторая мысль обрывается резким.

— Не надо. Ты слышала, что он сказал? Убьёт и глазом не моргнет, — шепчет Фелис, отгораживая от сумасбродства. — Если сейчас появишься рядом с ним, то сделаешь подарок. Почти на блюдце поднесёшь свою жизнь. Не глупи.

Вскипает кровь, жгучей жижей растекаясь по венам. Я не могу. Просто не могу уйти и даже не заглянуть в его бессовестные глаза.

Такова цена его любви, да? Из-за моего родства с Алдо он готов собственными руками меня придушить?

Фелис назойливо сжимает меня за плечи и продолжает уговаривать.

— Здесь пятеро. Бог знает, сколько еще людей в доме. Ты же умная девчонка. Не ломай свою жизнь из-за такого мудака, как он.

Сипло усмехаюсь.

— Он уже меня сломал.

Забавно. Я такая глупая, ведь он сделал это дважды.

И я всё равно прощала, наплевав на растерзанное сердце. Наивно тянула его к свету, не замечая, как мою душу оплели сети тьмы. Жестокие, зависимые и болезненные. Ему принадлежащие.

— Уходим. Я достаточно услышала.

— Отлично.

Мы прячемся за кустами и перебежками доходим до машины. Затем быстро срываемся с места, оставляя после себя облако дыма.

Фелису даже не приходится завязывать мои глаза — я настолько разбита, что через несколько минут теряю сознание.

Или просто засыпаю. Не знаю, это не важно.

Ведь во мраке передо мной проносятся новые воспоминания.

Теперь у меня есть ответ на главный вопрос.

А именно — что сделал со мной Рон после просмотра того видео, на котором была Амелия.

Глава 32. Моника не будет кричать

— Так и будешь в потолок пялиться? — насмешливо иронизирует Фелис. — Скоро все бока отлежишь. Уже второй день ни черта не делаешь.

— Что ты хочешь, чтобы я сделала? — равнодушно бросаю, даже не поворачиваясь к нему.

— Чтобы ты пришла в себя. Хватит уже по мужику страдать. Тебя предупреждали, что он чокнутый.

Верно. После нашего возвращения Алдо встретил меня загадочной ухмылкой и всем своим видом буквально кричал: «Убедилась, что я был прав?». А потом сказал шокирующую новость, которая до сих пор бьётся у меня в голове.

Сегодня Рон будет здесь. Он явится на переговоры, и это — его последний шанс сдаться. Если откажется, начнется война. И самое ироничное, что я даже не знаю, как мне поступить.

Защищать его?

Но зачем? Он лично приказал меня убить. Поставил мафию на первое место и, судя по всему, решил, что я тайком на него докладывала. Я и рта не успею открыть. Не смогу даже объясниться — сгоряча мужчина разорвёт меня на части. Я прекрасно это понимаю, но всё равно не питаю к нему злых чувств.

Мне просто больно. От воспоминаний, жестокости и той легкости, с которой он лично вынес мне приговор.

Убить. Так он сказал.

Но я уже мертва. Морально. Мне ведь не на что надеяться. В играх мафии я — простой наблюдатель. От меня ничего не зависит. Вольна только слёзы собирать и тихо оплакивать тех, кого уже потеряла. И молча бояться момента, когда он смерит меня высокомерным взглядом и сотрёт в порошок.

Я поворачиваюсь на бок и с головой залезаю под одеяло.

— Пожалуйста, уйди, — слёзно прошу. — Мне нужно побыть в одиночестве.

— Ладно, — Фелис встаёт с места и подходит к двери. Напоследок шепчет. — Сегодня всё закончится. Завтра ты должна быть в форме.

Громко хлопает дверью, да с такой силой, что я невольно вжимаюсь в матрас. Закрываю глаза и тщетно пытаюсь уснуть, моля лишь об одном — чтобы Шмидт живым отсюда выбрался.

Я плохо знаю своего отца, но игры по правилам — не его конёк. Скорее всего, он просто загоняет Рона в ловушку. Мне бы проклинать их обоих, но я слишком раздавлена, чтобы трезво мыслить.

Я просто хочу, чтобы они выжили. И нашли менее кровавый путь.

Даже забавно — жертва боится за жизнь палачей. Обычно бывает наоборот.

Проходит час. Затем второй. Шум за дверью прекращается, и наступает мучительная тишина.

Неужели он уже здесь? Почему так тихо и холодно?

Несмотря на теплое одеяло, я чувствую пронизывающий ветер. Медленно приподнимаюсь на локтях и замечаю открытое окно.

Раздражённо шиплю.

— Какого чёрта?

Я точно помню — всё было закрыто. Или у меня крыша окончательно поехала?

Внимательно приглядываюсь — створки настежь распахнуты. Температура в комнате очень низкая, а я лежу в майке и шортах. Тут никакое одеяло не поможет.

Я осторожно подхожу к подоконнику и на секунду замираю, чувствуя острый аромат знакомого одеколона.

Холодный пот мгновенно прошибает — нет, не может быть. Я, наверное, всё еще сплю.

Резко встряхиваюсь и зажмуриваюсь. Пока не передумала, быстро закрываю окно и поворачиваюсь к нему спиной.

Ощущаю лёгкий мандраж. В кровь начинает поступать адреналин — тело реагирует быстрее, чем сонный разум.

Я бросаюсь к двери, совершенно не заботясь о своём внешнем виде. Мне плевать, что посторонние люди могут увидеть меня настолько раздетой. От жуткой тревоги сердце бешено колотится, и, кажется, я начинаю считать шаги.

Просто чтобы успокоиться. Выдохнуть и взять себя в руки.

Один. Два. Три.

Тянусь к дверной ручке, уже отчетливо слыша скрип половиц.

Четыре. Пять.

Звук приближается.

Шесть. Восемь. Десять.

Я сбиваюсь, чувствуя себя зверем, загнанным в клетку. Число «одиннадцать» повисает в воздухе.

Холодная ладонь ложится на поясницу и ошпаривает своим морозом.

Вторая рука затыкает мне рот. Мотив ясен — никто не должен узнать о том, что в комнате я не одна.

Крик тонет в аномальном стуке крови в висках. Хриплый голос царапает нервы.

— Опять бежишь, Царапка? — шею обжигает горячее дыхание. — Думаешь, что здесь я до тебя не доберусь?

Мотаю головой, не имея возможности ответить напрямую. Передергиваю плечами и опускаю руки.

Гулко сглатываю. От осознания простой истины судорога сводит горло — это конец. Он пришёл, чтобы убить меня. В таком состоянии я даже не думаю о сопротивлении, ведь это глупо. Я сразу проиграю.

История повторяется. Мрак, ледяная комната и борьба между нами. Мы по разные стороны баррикад, и в этот раз мне точно не выбраться.

— Умница, — сталь режет слух, — хорошая девочка. Правильно мыслишь — покорность продлит твою жизнь.

Шмидт размыкает пальцы и неуловимым движением отбрасывает меня назад. Я больно падаю на коленки и подползаю к кровати, изо всех сил пытаясь скрыться от циничной усмешки, блуждающей в его глазах.

Сипло спрашиваю.

— Ты пришёл, чтобы убить меня?

С трудом выдерживаю тяжелый взгляд, но продолжаю смотреть, подмечая детали. Рон сжимает руки в кулаки и, вопреки здравому смыслу, опирается о дверной косяк. Я в любой момент могу закричать и привлечь внимание, но он будто этого и не боится.

Однако я точно знаю — его расслабленная поза обманчива. В каждом хищном жесте прослеживается бешеное напряжение. Словно ему больно даже просто видеть меня.

Шмидт рвано цедит.

— Верно, милая. Я здесь, чтобы убить свою жену, — отталкивается от стены и нервно усмехается. — Тебе не кажется, что пора начать кричать?

И правда пора, но я упорно молчу. Жду какого-то сигнала, который подскажет мне, что Рон ведет двойную игру и притворяется, но он так и не наступает.

Стараюсь спокойно дышать в надежде на то, что это поможет сконцентрироваться, но всё равно вздрагиваю, когда мужчина делает шаг вперед. Я сижу перед ним совсем беззащитная и как-то особенно остро чувствую каждый миллиметр обнаженной кожи, плавящейся под давлением его жесткого взгляда.

Он носом тянет воздух и довольно улыбается, изучая изгибы моего тела.

— Шикарное шоу. Браво, Моника. Я и не думал, что оказался в постели с дочерью своего врага.

— Он стал твоим врагом лишь потому, что ты выбрал меня, — выжимаю слабую улыбку.

Все беды Шмидта возникли из-за меня. И, судя по его ухмылке, он уже прекрасно об этом осведомлен. В черных глазах бушует такая ярость, что мне впору бы молить о пощаде, но я прекрасно знаю — это не сработает. По сути, у него есть полное право на ненависть.