Взор застилает пелена.

Какого черта я думаю о ней каждую гребаную секунду? Давно надо было прикончить.

Я упустил столько шансов. Всё время медлил.

Зря.

Жалел чувства Моники и в первую очередь думал о ней. Как же Царапка была наивна. Вроде и когти были, но она слишком редко ими пользовалась. Потакала своей омерзительной доброте.

И вот, к чему это привело.

Я обгладываю остатки. Живу иллюзией. Теряю контроль. Лишь в своей голове трахаю девушку, которой уже нет. Обманываюсь. Задыхаюсь.

И не могу по-другому. Без неё никак. Без неё я — труп.

Чем сильнее презираю себя, тем одержимее хочу втоптать Амелию в грязь. Сравнять с дерьмом. Вскрыть её черепную коробку и посмотреть, что творится в её больной голове.

Опускаю взгляд вниз. Вижу кровавые борозды на ладонях. Отмечаю это с холодным безразличием. Не чувствую ничего. Лишь омерзительное равнодушие.

Ложусь на кровать. Носом зарываюсь в белье, насквозь пропахшее её телом. Дурею от аромата. Сам толкаю себя в пропасть. Стираю грани, утопая в собственном безумии.

До хруста сжимаю руки в кулаки. С такой силой, словно в моих ладонях её жизнь. Жизнь, которую я желаю отнять.

Прокручиваю в голове все наши встречи. Она даже не догадывается, что их гораздо больше. Еще когда лежала в больнице, я десятки раз наводил на неё пушку. Но так и не смог выстрелить. Не закончил начатое. Сдался, слишком часто любуясь её сходством с Моникой.

И это стало началом конца.

Как только она выписалась, я сразу принял решение — будет моей шлюхой. Других девушек не хотел. Они все терялись на фоне Конте. Чёрт бы побрал эту фамилию.

Скоро уже полгода. Шесть месяцев со смерти Моники. Единственной женщины, которая имела для меня значение. А я так и не научился дышать без неё. Проклинал всяческими словами, потому что я не разрешал ей умирать. Мы должны были пройти этот путь до конца. Завести семью, детей. Отпраздновать золотую свадьбу.

Наши судьбы уже были связаны, и она не имела никакого права обрывать связующую нить. Оставлять меня в одиночестве и ежедневно подыхать от животной тоски.

Тянусь к карману брюк. Достаю зажигалку и сигареты. Делаю затяжку и впиваюсь пустым взглядом в потолок.

Без Моники всё теряет смысл. Чувства стираются, обнажая уродливую сущность и усиливая единственное желание — отыграться. Отомстить.

Хочу боли. Страха. Чувств, выходящих за грань.

Жажду иметь лживую дрянь во всех позах. Задрать до полусмерти. Заклеймить её тело, не оставив ни одного участка кожи, к которому не прикоснулся мой язык. Отметить шрамами. Вкусить каждый болезненный крик. Подмять под себя. Чтобы дышала по указке. Всегда оборачивалась. Бежала к правосудию и умоляла о защите.

Потому что только так она поймет, что в её жизни есть лишь один судья — я.

Моё слово — закон.

Моё желание — приказ.

Мой приговор — пожизненный.

Пора напомнить Амелии о том, что её место — у моих ног.

Глава 14. Монике не нужна такая правда

Я делаю глубокий вдох и шумно выдыхаю. Сажусь на скамейку возле колонн Сан-Лоренцо и опускаю голову. Сотни туристов, вспышек фотокамер и громкий шум немного выбивают меня из колеи, но я заставляю себя сидеть на месте. Пора прекратить скрываться ото всех и бояться собственной тени.

Жду Луиджину, которая должна прийти с минуты на минуту. Холодный воздух приятно бодрит и быстро приводит мысли в порядок.

Так. Нужно успокоиться. Нервы мне не помогут.

Сейчас я в безопасности, потому что Шмидт нуждается во мне только вечером. Он ясно обозначил место и время. Значит, слежку в течение дня можно смело отмести.

«Не станет же он круглыми сутками сторожить меня, как какую-то домашнюю зверушку» — мысленно усмехаюсь и тут же себя одергиваю, ведь мотивы Рона до сих пор скрыты тёмным полотном и остаются тайными.

Руки нервно подрагивают, и я решаю пройтись вдоль колонн, чтобы встряхнуться и успокоить колотящееся сердце. Выглядываю за угол, и меня тут же с головой накрывает сумасшедшая паника. Около площади припаркована чёрная машина. Длинная, вытянутая и явно скоростная.

Рядом с ней стоит Шмидт. Он прислонился спиной к двери и цепким взглядом изучает территорию. Хищно сканирует, напряженно всматриваясь в каждого прохожего. На нём белая майка, рваные джинсы, мощные ботинки и тёмная кожаная куртка, крест-накрест опоясанная широкими ремнями. Сейчас он выглядит очень непривычно. Как боевая машина, готовая к перестрелке.

Неужели ищет меня? Что он здесь забыл?

Запоздалый страх морозом проходится по телу, словно холод черных глаз уже проник под мою кожу и теперь измывается, отрезает по кусочкам.

Я резко отшатываюсь назад. Прячусь за колонну и судорожно набираю телефон Джины. Через несколько гудков она отвечает:

— Я уже почти на месте, — говорит запыхавшимся голосом, — прости, мой тиран-начальник заставил..

Резко её перебиваю:

— Нет! Стой! Не подходи!

Поздно. Я замечаю, как блондинка выходит из переулка и направляется в сторону колонн. До Шмидта и его машины — всего несколько метров. Стоит ему обернуться, и он тут же её увидит.

И наверняка задастся вопросом, что она здесь делает.

Кожу обжигает огнем. Я хрипло шепчу:

— Пожалуйста, обойди вон то белое здание с другой стороны. Оно справа от тебя, — буквально умоляю, — не иди напрямую.

— Что происходит? Почему у тебя такой странный голос? — тревожно спрашивает, озадаченная моим поведением.

— Там Шмидт. Не знаю, что он здесь ищет, но нам явно не стоит попадаться ему на глаза.

— Боже, ты права, — в её голосе прорезаются нотки страха.

И я в который раз задаюсь вопросом, почему девушку так пугает Рон. Ведь, по сути, к ней он не имеет никакого отношения.

Луиджина сбрасывает звонок и следует моим указаниям. Когда она наконец-то оказывается рядом со мной, я облегченно вздыхаю и еще раз оглядываюсь, на всякий случай проверяя местоположение Шмидта.

К счастью, он даже не смотрит в нашу сторону. На площади слишком много людей и машин, поэтому даже такому, как он, сложно проследить за всеми.

Мы с Джиной переглядываемся и дружно спешим на другую улицу. Идём тихо и крайне быстро. Едва не переходим на бег.

На наших лицах застыло сильнейшее потрясение. Мы петляем между зданиями и постоянно меняем маршрут, чтобы даже в случае слежки Шмидт не смог за нами угнаться.

В какой-то момент я дергаю её за рукав пиджака и замираю. С трудом перевожу дух, удивляясь нашей удаче.

— Господи, мы были на волоске, — сипло шепчу.

— Почему он был там? — блондинка с ужасом озвучивает мой вопрос.

Я тщетно пытаюсь привести себя в порядок. Прохожусь ладонью по волосам и одергиваю низ майки.

— Ты никому не говорила обо мне?

— Конечно же нет, — обиженно надувает губы и фыркает, — неужели ты мне не доверяешь?

— Доверяю, — искренне убеждаю, нисколько в ней не сомневаясь, — просто ты — единственный человек, который знает правду. После такого забега на длинную дистанцию я с трудом могу связно мыслить. Извини.

Больше получаса мы бесцельно бродим по улочкам Милана. Подруга рассказывает о моих самых любимых местах, но я едва ли её слушаю. В голове застыл хищный образ Шмидта, и он — всё, о чем я могу думать.

Джина замечает мою рассеянность и неожиданно останавливается возле небольшого ресторанчика «Сибарио» с вегетарианской кухней.

— Здесь очень вкусно кормят. Ты просто обожала это место. Давай зайдем, а то я даже позавтракать не успела, — воодушевленно улыбается и подбадривает, — может, у тебя получится хоть что-то вспомнить. В последний раз ты отмечала свой день рождения здесь.

— Конечно, — с легкостью соглашаюсь, хотя из-за жуткого кома в горле я совершенно не голодна.

Мы заказываем еду и напитки и садимся как можно дальше от окон. У нас рефлекторно появляется желание скрыться из виду и забиться в самый тёмный угол.