— Ты…знаешь об этом? Ты его вспомнила?

Боже. Значит, это правда.

— Нет, я ничего не помню. Он сам мне сказал.

— Шмидт знает, что ты — Моника? — нервно постукивает пальцами по столу и обреченно шипит, — вот же дерьмо!

Спешу её успокоить:

— Нет! Он полностью уверен в том, что я — Амелия. В этом и проблема. Один раз он уже похитил меня, и я чудом смогла сбежать. Постоянно угрожал, даже ворвался в мой дом и едва не растерзал на месте, — радостно подскакиваю, не в силах сдержать счастливый вопль, — это мой выход!

— Что? Подожди, я что-то не догоняю. Он преследовал тебя, думая, что ты — Амелия?

— Да.

— Конченный ублюдок, — грязно ругается и недовольно морщится, — я и раньше говорила тебе, что он ненормальный, но ты мне не верила.

— Джина, это же моё спасение! Как ты не понимаешь? Я расскажу ему обо всем, объясню ситуацию, и он оставит меня в покое!

— Стоп. Вот с этого места давай поподробнее. Тебе жить надоело? Если он узнает, что ты — Моника, Шмидт никогда не оставит тебя в покое. Он же совсем больной. Одержим тобой до одури, — вкрадчиво шепчет, — поверь мне. Не будь у тебя амнезии, ты бы только радовалась его неведению.

— П…почему ты так говоришь? — наклоняю голову и с сомнением смотрю на Джину. — Рона сложно назвать нормальным, тут я с тобой согласна, но даже имя Амелии не останавливает его от грубого шантажа и постоянной слежки. Я всё еще не очень понимаю, за что он винит мою сестру, но, как бы там ни было, у него нет права на месть.

Я делаю глоток кофе, облокачиваюсь о спинку стула и прикрываю глаза, устало продолжая:

— Он думает, что я — Амелия, и это совсем не мешает ему портить мою жизнь. Пойми же, что это — единственный вариант. Шмидт ясно дал мне понять, что я — его цель номер один. Ведь есть хотя бы мизерный шанс того, что правда его остановит?

— Не хочу тебя огорчать, но ты зря надеешься. Он окончательно слетел с катушек. Поверь, — тихо шепчет, — ненависть гораздо безопаснее его любви. Ему почти удалось сломать тебя, и я не позволю случиться этому вновь.

— Ты поможешь мне вспомнить?

— А ты уверена в том, что хочешь вспоминать?

Теперь я ни в чем не уверена. Мне страшно даже думать о прошлом.

Сейчас всё относительно легко — я не осуждаю ни сестру, ни Брайса, потому что не знаю их историю. Но что будет потом?

Если верить словам Джины, Амелия была далеко не ангелом, а я слишком срослась со своими розовыми очками и понимала — они будут сдираться вместе с кожей. Болезненно. Резко. Убийственно. Почти наповал.

Забавно. В одном Шмидт точно был прав — потеря памяти это моё благословление, а не наказание. Он не оставит меня в покое. Будет издеваться, кем бы я ни была — Моникой или же Амелией. Не даст забыть, поэтому мне нужно знать, с каких сторон защищаться. Вспоминания станут моей броней.

Я окидываю блондинку спокойным взглядом и смело отвечаю:

— Уверена. Я хочу узнать, что произошло, и дать ему отпор. Пока что Рон не воспринимает меня серьезно, но я обязательно придумаю, как это изменить, — в голосе проскальзывают нотки сомнения.

Кожа покрывается мурашками, стремительное покалывание проходится от кончиков пальцев до головы, но я не позволяю волнению взять надо мной верх.

Скрещиваю руки на груди, отгораживаясь от глупых эмоций, и осторожно спрашиваю:

— Расскажешь мне? Что было у меня со Шмидтом?

Нас прерывает резкая трель телефона. Я вздрагиваю и рефлекторно оборачиваюсь.

Только бы не он. Еще слишком рано для новых угроз. Рон обещал подождать до вечера.

«Как будто что-то изменится. Сейчас или чуть позже я всё равно с ним встречусь» — насмехаюсь над собой, с ужасом вспоминая его отрывистые фразы, низкий голос, грубые руки и немигающий взгляд, требующий подчинения.

Сердцебиение отдается у меня в ушах, и я едва заметно выдыхаю. Звонят Джине.

С трудом успокаиваюсь и отрешенно смотрю в окно, надеясь наконец-то получить ответы.

Блондинка сбрасывает звонок и извиняюще улыбается:

— Прости, на работе проблемы. Я должна уехать. Давай встретимся вечером? Я расскажу тебе всё, что знаю.

Я не успеваю даже слова сказать. Она резко вскакивает с места и хватает сумку. Кидает на стол свою визитку и несется к выходу, бросая напоследок:

— Позвони мне в половину восьмого. Я как раз освобожусь, и у нас будет целый вечер, чтобы обсудить всё на свете.

Нет. Не будет. Ни вечера, ни разговоров, потому что в это время я уже поеду к Шмидту. Окажусь в его доме и испытаю на себе всю жестокость этого ублюдка. Стану послушной куклой, с которой он будет играться до тех пор, пока я ему не надоем.

Незримый лед трескается под ногами, унося меня на самое дно.

«Стой! Я не могу ждать!» — хриплые крики так и норовят вырваться из горла, но вслух я говорю совсем другое:

— Конечно. Хорошего дня, — убираю визитку и чувствую, как горячая лавина страха накрывает меня с головой.

Я еще даже не переступила порог его дома, а мне уже больно дышать. Шею сдавливает поводок, который с каждой минутой всё сильнее стягивает нежную кожу. Ранит. Выбивает кислород из легких.

Черт. Дьявол бы побрал этого Шмидта.

Злости на него не хватает.

Как я вообще могла встречаться с таким жестоким и беспринципным отморозком?

Видимо, однажды сильно головой ударилась. Приложилась черепушкой так, что все мозги повыбивало.

Одним глотком допиваю остывший кофе и выхожу на улицу. Около часа бесцельно блуждаю по тихим улочкам, выпуская пар и доводя себя до сумасшедшей усталости.

Всё правильно. Я должна почувствовать такое дикое измождение, чтобы на долгие думы сил вообще не было. Хочу приехать домой и проспать до вечера. Забыть. Не мыслить. Не анализировать. Не копаться в себе.

Просто лечь и отрубиться. Вырвать из головы его безумные глаза.

Хочу перевести дух и морально подготовиться. Загвоздка лишь в одном — я понятия не имею, что меня ждет.

Спускаюсь в метро и быстро добираюсь до нужной станции. Холодный ветер бьет прямо в лицо, но я как-то отстраненно отмечаю это. Сейчас мне абсолютно плевать на всё. Даже если бы началось землетрясение — я бы не стала прятаться и искать укрытие.

Потому что Шмидт гораздо опаснее любых катаклизмов. От него не скрыться. Не сбежать. Каждая встреча с ним — как игра в рулетку. Никогда не знаешь, в какой момент ублюдок спустит курок.

Подхожу к дому и радостно отмечаю — мама на работе. Значит, не будет лишних вопросов, которые способны мгновенно взорвать меня. Пока что я ничего ей не скажу. Буду наблюдать и изучать. Сделаю акцент на деталях.

Быстро переодеваюсь в удобную пижаму, с опаской разглядывая себя в зеркале. Это просто чудо, что я не заметила татуировку раньше. Достаточно было хотя бы раз повернуться спиной, и всё бы встало на свои места.

Но я слишком глубоко погрузилась в свои переживания. Отражение — очередное напоминание о сестре. Оно ранит, вгрызается в глотку и яростно шипит мне прямо в ухо, насмехаясь: «Замена. Пустышка. Чертов двойник».

Бегло осматриваю комнату, рефлекторно проверяя помещение. За такой короткий срок Шмидт уже приучил меня к тому, что игра ведется только по его правилам. Захочет — ворвется в наш дом прямо сейчас. Пожелает — с легкостью заберет мою жизнь.

Мой взгляд падает на черный пакет в углу комнаты. Он манит к себе и в то же время пугает. Я решаю отложить это на потом. Что бы там ни было — содержимое пакета меня явно не успокоит.

Только разожжет пылающую ненависть к человеку, который кричит о своей любви к Монике. К умершей, по его мнению, девушке.

Ко мне.

И, увы, я была права.

Глава 11. Моника будет молчать

Ровно в половину восьмого вызываю такси. Медленно иду к машине, оттягивая неизбежный момент. Час расплаты настал. И я уже совсем не уверена в том, что раскрытая правда обо мне поможет справиться с безумием Шмидта.

Было куда проще считать себя Амелией. Простой девушкой, попавшей в капкан одержимого мужчины, и все из-за идентичного сходства с той, которую Рон никогда не сможет получить.