Горячая ладонь ложится на шею, не позволяя отвернуться. Меня поглощает безысходность. Даже в том доме, где он держал меня взаперти, я чувствовала призрачную надежду. Тогда я еще не знала, что у Шмидта давно сорвало крышу.

А сейчас пазл понемногу складывается, и от несправедливости мне хочется закричать во всю глотку. Чтобы мужчину пробрало до костей. Чтобы не посмел коснуться моего тела.

— Хочешь, я дам тебе выбор? — вкрадчиво шипит, губами касаясь мочки уха.

Мама может в любую минуту вернуться домой. Возможно, именно поэтому он передумал?

— Какой? Ты же меня в любом случае растерзаешь.

Шмидт не знает слова: «Нет». Он берет то, что хочет, и без раздумий втаптывает в грязь остатки разбитого сердца. Ему плевать на желания других людей.

— Завтра вечером ты приедешь ко мне и сделаешь всё, что я захочу. Наденешь вещи из того пакета и не издашь ни звука. Никаких криков, слёз и прочей херни. Даже дышать будешь только с моего разрешения, — в ледяных глазах загораются лукавые искры.

Цепкий взгляд опускается ниже, к груди, шумно вздымающейся от страха. Для меня достаточно лишь одного слова: «Завтра».

Это значит — не сегодня. Отсрочка, пусть и кратковременная, безумно ободряет. Сейчас я бы согласилась на что угодно, даже добровольно продалась бы ему в рабство, поэтому я без раздумий киваю головой, чувствуя слабые всполохи надежды.

— Хорошо. Я согласна, — уверенно отвечаю.

Кончики пальцев дрожат, сердце отдается у меня в ушах. Морозное покалывание в районе затылка проходится по коже, тут же сменяясь обжигающей лавиной от грубой руки Шмидта.

До завтра я вряд ли смогу что-то разузнать, но, по крайней мере, успею морально подготовить себя к тому, что должно произойти. Он всё равно не оставит меня в покое и будет мучить, разбивая на мельчайшие кусочки остатки моей души.

Есть лишь один выход — дать ему то, что он хочет. Рано или поздно Шмидт наиграется и поймет, что мной он никогда не сможет заменить Монику. И тогда я наконец-то обрету свободу, чтобы вспомнить настоящую себя.

— Повтори, — холодно приказывает, пронизывая жестким взглядом.

— Я…я согласна, — поспешно отвечаю, боясь, что он может передумать.

— На что ты согласна? — вынуждает произнести это вслух. Втягивает носом воздух возле моей шеи и с наслаждением прикрывает глаза.

— Я сделаю всё, что ты захочешь. Не буду кричать и плакать. Молча стерплю любые твои действия.

— Почему я должен тебе верить? Один раз ты уже обманула меня, — криво улыбается, но черные глаза остаются холодными. Бездушными и звериными.

— Ты мне наглядно показал, что даже в полиции у тебя есть связи. Я поборю свой страх и приеду. Пожалуйста, поверь мне, — дрожащей ладонью касаюсь стальной груди, чувствуя, насколько напряжено его тело.

Очевидно, что он пытается забыть Монику. Ждёт послушания. Понимает, что всполохи отчаяния, которые исходят от меня, не позволят ему представить сестру на моем месте.

И я сделаю всё для того, чтобы в конечном итоге Шмидт забыл обо мне, ведь подделка всегда останется подделкой. Кратковременной заменой. Ненужной вещью. Жалким заменителем с очень горьким привкусом.

— Если ты попытаешься сбежать, я тебя найду. Перерою весь город и пойду по головам. Лучше не зли меня — могут пострадать совершенно невинные люди. Ты меня поняла?

— Да.

В следующее мгновение он резко отстраняется. Медленно идёт к выходу, заставляя считать каждый гребаный шаг.

Нервы сдают. Еще немного, и я расплачусь на месте. Отчаянно покусываю губы, сдерживая крик. Он может за одну секунду оказаться рядом и передумать. Взять меня, как дворовую шавку, и распалить до предела, со всей дури бросая в костер обжигающей боли.

Я задерживаю дыхание. Остается лишь один шаг.

Шмидт замирает, резко дергает на себя ручку, и та с легкостью поддается ему, разрезая тишину хлестким, металлическим скрипом.

Хрипло бросает, не оборачиваясь:

— Запомни — завтра ты будешь принадлежать мне, — его слова насквозь пропитаны сорванным самоконтролем и больной одержимостью.

Конечные сроки установлены.

Шах и мат. Он буквально поставил меня на таймер.

— Завтра, — тихо шепчу, вздрагивая от осознания.

У меня есть ровно двадцать четыре часа на то, чтобы подготовиться. Я должна привыкнуть к чувству страха и сжиться с ним до основания, ведь Шмидт — не тот мужчина, который будет довольствоваться малым.

Он врежется в мою память и уничтожит. Бросит в безысходность, безжалостно терзая моё тело.

Я медленно соскальзываю на пол, обнимаю колени и кладу на них голову.

Приговор окончательный, и обсуждению не подлежит.

Глава 9. Амелия знает правду

Наступил следующий день. Я чувствовала себя разбитой и опустошенной. С трудом отключилась на несколько часов и проснулась еще до восхода солнца. Запястья горели, напоминая о грубых и беспощадных ладонях Шмидта, губы, искусанные до крови, ныли, а глаза постоянно возвращались к часам.

Даже горячий душ не смог унять судорожную лихорадку. Меня трясло, во рту пересохло, а от животного ужаса рождался панический крик.

Всю ночь я думала о том, как мне защититься. Как спасти себя и не позволить одержимому тирану завладеть моим телом. Я превратилась в сплошной комок нервов. Тщетно обхватывала себя за плечи, пытаясь согреться, но это не помогало. Морозные капканы, четко расставленные возле моего сердца, душили изнутри и обливали ледяной водой. Мне жутко холодно. И страшно.

Я знаю, что Шмидт ни перед чем не остановится. Ему нравится доводить меня до исступления. Он сильный и влиятельный. Его образ покрыт мраком, в то время как я — белый лист. Чистый, неискушенный и доступный. Меня легко можно разорвать на мельчайшие кусочки и выкинуть. Запятнать грязными чернилами и нарисовать извращенную версию моего прошлого.

Выхода нет. Ответов — тоже. Вломиться в комнату Моники я однозначно не смогу — мама спит. Она не должна узнать о том, что происходит. О том, кто пришел по мою душу и уже не раз бывал в нашем доме. Последнее, чего я хочу — чтобы она пострадала из-за меня.

Экран телефона резко загорается.

Я знаю, кто прислал новое сообщение. Шмидт тоже не спит, вот только, в отличие от меня, его подстегивает мрачное предвкушение. Я же чувствую злость, ярость и мелкую трясучку. До боли впиваюсь пальцами в жесткий подлокотник и отчаянно мотаю головой.

Не буду читать. Пусть сдохнет от ожидания.

Беру ноутбук и возвращаюсь на кровать, устало потирая глаза. Нетерпеливо стучу пальцами по клавиатуре и на мгновение отвожу взгляд, обращая внимание на зеркало. Я похожа на мертвеца. Лицо неестественно бледное, а щеки впали настолько глубоко, что, кажется, приросли к челюстям. Темные синяки залегли под глазами, покрасневшими и опухшими от слез.

Я отворачиваюсь и хмурюсь, нерешительно глядя на экран.

С чего мне начать? Как найти знакомых Моники и выйти с ними на связь?

Пробую все наиболее логичные комбинации, поочередно набирая группы школ и университетов. Я даже не помню, на кого она училась, поэтому открываю все варианты.

Глупая дурочка. Впустую трачу время, тыкая пальцем в небо. Я всё равно не смогу досконально проверить все учебные заведения в Милане. Их слишком много, а стрелки часов неумолимо приближают меня к концу. К новой встрече с ним.

И я совсем не уверена, что она будет последней.

Так, Амелия, соберись! Должен же быть способ найти знакомых Моники. Самый логичный вариант — социальные сети, но как же мне отыскать её страницу среди миллиона других?

Задумчиво тянусь к телефону и резко смахиваю сообщение Шмидта. Зажмуриваю глаза, чтобы даже случайно не прочитать обрывок фразы, и просматриваю контакты. Ничего. Только один номер — мамин.

Такое чувство, словно мой телефон кто-то очень хорошо почистил, чтобы я не смогла найти ни одной зацепки.

Ладно, главное — не сдаваться.

Захожу в раздел фотографий. Вижу стандартный набор картинок, листаю до самого конца и с удивлением замечаю один снимок. Единственный, не скачанный с интернета.