— Да. У нас мало союзников.

Кто-то предлагает.

— Пусть девчонка станет нашим оружием. Если внедрим её, то…

— Закрой пасть, — холодно приказывает Шмидт. — Моё решение окончательно. Она останется со мной. Ни на какие сделки мы идти не будем. Рано или поздно падаль ко дну потянет. Я не признаю тех, кто торгует наркотой и женщинами. Их тоже потом уберем.

— Может, ты и Дон, но не зарывайся, — тот же противный голос. — Мы — твои люди. Ты должен с нами советоваться.

Рон поднимает руку с пистолетом и производит два выстрела в потолок. Зло щерится и хрипло цедит.

— В гробу посоветуешься, а пока, если жить хочешь, меня послушаешь.

Наступает жуткая тишина. Рон демонстративно загоняет патроны и щёлкает затвором. Прямо угрожает, наводя прицел куда-то в сторону.

— Девчонка будет здесь. И точка. Отдать заложника — значит сразу проиграть.

— Хорошо, но тогда почему у Алдо такие странные угрозы? С какого хера он решил, что мы пойдем на уступки, если под удар попадёт другая женщина? Да еще и незнакомая? Почему нас должна волновать чья-то жизнь?

Раздается насмешливый возглас.

— Это не простая женщина, Дерэнт. Это — мать той девчонки, которую мы взяли в заложники. Алдо угрожает именно её жизнью, рассчитывая на нашу жалость. Какой же он глупец.

Я шарахаюсь в сторону. До боли кусаю губы и с ужасом отхожу от двери.

В голове бьется лишь одна мысль — моя мать у Алдо. И Рон скрыл это от меня.

Чтобы успокоиться, я вгоняю ногти под кожу и делаю еще несколько шагов назад. Всё плывет перед глазами. Хочется зажмуриться и вытащить себя из этого кошмара.

Боль отходит на второй план. Держусь за стену, выравниваю дыхание и перехожу на бег.

К черту прикрытие. К чёрту мотивы Алдо и Рона. Я не позволю им играть жизнью матери и с моей помощью перетягивать одеяло и мериться силами.

Люди — не пешки. Я отказываюсь участвовать в их войне, если цена победы — судьба человека. Возомнили себя богами, мерзавцы. Всегда платят чужой кровью, заботясь лишь о собственной шкуре.

Это отвратительно. Прямо сейчас я ненавижу их обоих.

Мне удаётся тихо подобраться к окну. Собрание Шмидта играет на руку — пока они обсуждают дьявольские планы, я успею сбежать. И сделаю то, что должна.

Створки окон поддаются с мерзким скрипом. Я испуганно замираю и прислушиваюсь к грохоту за спиной. Инстинкты обостряются до предела и дарят новый заряд злости.

Я знаю, что мне ничего не угрожает. Моё сердце трясется из-за того, что мама в опасности. И, если я провалюсь, она не выкарабкается. Этого я себе никогда не прощу.

Сжимаю зубы и перекидываю ноги через подоконник. Смотрю вниз — высота приличная.

Боже. Только бы ничего не сломать. С моим везением я с легкостью могу все кости переломать и скоропостижно дух испустить, дожидаясь помощи.

Надо рассчитывать только на себя.

Задерживаю дыхание и считаю до трех. На выдохе спрыгиваю, тут же взвизгивая от боли.

— Проклятье.

Прикладываю ладонь к губам и падаю на колени. Опасливо разглядываю хмурое небо. Тучи стремительно накрывают территорию плотной тьмой.

Будет дождь. Если не успею добраться до дома, быстро замерзну — и без того зубы стучат.

Тонкая одежда совсем не греет. С моей стороны было дуростью так поспешно сбегать, но время поджимало.

Раз решилась, есть лишь один вариант — идти вперед. И пусть часть меня рвётся обратно, а душа навзрыд кричит, защищая Рона. Ему лучше всех известно, что мама — мой последний близкий человек. Отца я никогда не знала, сестру убили…неужели у него ничего не ёкнуло, когда он моими руками подписал матери приговор?

А еще говорил, что любит. Почему его любовь приносит так много боли?

Сбоку раздается шорох. Я отчаянно сжимаю руки в кулаки и ныряю под ветви деревьев. Мимо проходят несколько человек, и, когда я уже готова закричать от страха, они вдруг резко сворачивают в другую сторону. Тихо переговариваются.

— Слышал, как Дон к девчонке прикипел?

— Из-за неё полетят наши головы. Не понимаю — с виду совсем обычная. Чем же она его держит?

— Мне тоже интересно. Непохожа на затравленную пленницу. Видел, как к Дону жалась?

— Точно. Да и он стережет её, как Цербер.

Голоса отдаляются. Я еще раз проверяю территорию и бегу к воротам. Сокрушенно шатаюсь — замок запаролен. Нужен ключ или кодовое слово.

Чертова память! Почему я вспоминаю совсем не то, что нужно?

Нервно кусаю губы и перебежками добираюсь до конца забора. Попадаю в тупик. Цепенею на месте.

Прекрасно. И что дальше?

В голову ничего не приходит. Я уже начинаю представлять, как Рон отыграется на мне и накажет за побег, но тут ворота внезапно открываются.

Дыхание в пятки. Жмусь к пышным кустам и с удивлением слежу за безумно дорогой машиной, въезжающей на территорию.

Это мой шанс! Надо подождать и, когда ворота станут закрываться, бежать со всей скоростью.

Адреналин придаёт сил. Я подхожу впритык к ограждению и не верю своему счастью — путь свободен.

Резким рывком протискиваюсь между металлическими блоками и звонко всхлипываю. Плечи до крови разодраны.

Ладонью бью по щекам и привожу себя в чувства.

По моим подсчетам, прошло уже больше десяти минут. Сколько идёт собрание? Есть ли у меня фора?

Вряд ли. Стоит Рону узнать о побеге, как он тут же пустится вдогонку. Пока всё тихо — это успокаивает.

Я должна в кратчайшие сроки добраться до дома. Других ориентиров у меня нет. Возможно, там будет подсказка или адрес. Вдруг мама сумела оставить какое-то послание?

Мне нужно проверить. Надеюсь — я не зря рискую своей жизнью.

Уже через час убеждаюсь — я ошиблась.

Стоит мне подойти к порогу и распахнуть входную дверь, как в шею тут же вонзается острая игла. Веки сами собой закрываются.

Слух царапает раскатистый голос. Смутно знакомый.

— Наконец-то ты дома.

Веревка трёт кожу. По телу разливается свинцовая тяжесть. Сил шевелиться нет совершенно. Непонятная усталость давит на плечи и тормозит восприятие, поэтому я не сразу замечаю, что в комнате есть кто-то еще.

Из горла вырывается болезненный стон. Похоже, я просидела в таком положении несколько часов — ноги сводит судорогой. Перехватывает дыхание.

Перед глазами пелена. Вижу только мутные очертания и слабое моргание светильника.

Сбоку раздается басовитый голос. От неожиданности я подпрыгиваю на месте и вскрикиваю — веревки до предела натянулись.

— Я освобожу тебя, когда пойму, что мы на одной стороне. Заранее прошу прощения за некоторые…неудобства.

В поле зрения попадает крупная фигура. Я вскидываю голову, приглядываюсь и потихоньку возвращаю свою память.

Точно. Меня усыпили и похитили. И, судя по мрачной обстановке, ничего хорошего меня не ждет.

Я по уши в дерьме.

Едва приоткрываю пересохшие губы и сипло спрашиваю.

— Кто вы?

— Ты меня не узнаешь?

Злость клокочет в крови тихим бешенством. Меня передергивает от раздражения.

— Я плохо вижу.

— Это временно. Вот, выпей, — подставляет ко рту бокал с сомнительным напитком.

— Вы меня за дуру держите?

— Ты пять часов была без сознания. Если бы я хотел тебя убить — давно бы это сделал. Я безоружен. Тебе нечего бояться.

Сейчас бы на слово верить какому-то сумасшедшему. Но других вариантов у меня нет — жажда становится нестерпимой.

Несмело пью и чувствую привкус горечи. Кислота обжигает язык.

— Мне жаль. Мы немного переборщили с дозой.

Морщусь и сердито фыркаю — маска вежливости совсем не идёт моему тюремщику. Каждое слово пропитано немой угрозой.

Проходит минута. Две. Три. Сознание неохотно возвращается. Пелена спадает с глаз.

Свет ослепляет. Я судорожно моргаю — противное жжение не покидает веки, зато, несмотря на это, я наконец-то могу разглядеть обстановку.

Комната небольшая. За счет белых обоев кажется просторной.

Справа — кровать и пара шкафов. Слева — письменный стол и комод с полировкой. Всё идеально чистое и незахламленное. Здесь явно никто не жил. Создается впечатление, будто камеру специально готовили. Ни одной пылинки. Только решётки не хватает.